Пантелеймон Романов. ШВЕДСКАЯ МАШИНА
Исходный текст: П. Романов. Москва. Издательство ПРАВДА. 1991 OCR&Выверка по тексту: Сентябрь 2002, "Творчество полевиков"
Около вокзала на площади со сквером посередине стоял автобус, а около него - целая толпа пассажиров, которые почему-то не решались садиться. - Что ж не садятся-то? - спросила старушка с арбузом под мышкой. - Шофер пьяный. - О, господи батюшка! - Обидели небось чем-нибудь - вот и пьян, - отозвался рабочий с мешком. - Ведь это ежели образованного человека чем тронули, так он сам сумеет так напакостить, что век будешь помнить, а нашему брату что?.. Только всего и облегчения, что матюшком пустишь или пьян напьешься. - Ну что за безобразие, задерживают из-за пьяного! — крикнула нервная дама в шляпе с ягодками. Рабочий посмотрел на нее. - Конечно, как господа, так они по душе к тебе не подойдут, ежели ты, скажем, выпил и на должность пришел, или замедление из- за тебя какое вышло. Тут, боже мой, пыль поднимут!.. А сам и едет-то всего либо на именины, либо в карты играть... А свой брат, рабочий, никогда не осудит. Иной раз толкает тебя как следует кто- нибудь, хочешь его смазать за это, а как увидишь, что пьяный, так сердце и отмякнет сразу, еще и через улицу переведешь. - Правильно,— сам в таком положении будешь. - Ну, садитесь, что ли,— сказал кондуктор. - А как же, батюшка, шофер-то пьяный? - сказала старушка с арбузом. - Что ж сделаешь-то... - А не опасно? - Чего опасно? - сказал рабочий. - Это тебе не машина, с рельс не сойдет. Все полезли садиться. - Кажется, ни в одной стране такого безобразия встретить нельзя, - сказала дама с ягодками на шляпе. - Наша страна - особенная, милая моя, - сказал рабочий. - Трогаемся, что ли, Сидоров? - крикнул кондуктор. - Трогаемся!.. Стой, тут чтой-то не повернешь ничего... Вот машина-то чертова! - отозвался угрюмо шофер, который с недоумением дергал то за одну ручку, то за другую. И его все толкало то вперед, то назад. - Безобразие! Должно быть, никогда не уедем! — крикнула дама с ягодками. - Никакого безобразия тут нету, а просто пьяный человек, - сказал рабочий. — Пьяный, он все равно как дите несмысленное, что ж с него спрашивать. Ты спрашивай, когда он трезвый будет. А я скажу, что когда человек выпимши, душа у него не в пример мягче. Вон барыньке не терпится, а мне хоть тоже спешить надо, а я молчу. - Вы сами, кажется, не совсем трезвый... - В точку!.. Правильно. Не совсем трезв. И вот я человека понимаю. У меня сейчас врагов нету, а у барыньки все враги. - Ну-ка, батюшка, я свой арбузик тут в ногах положу, а то дюже тяжело держать. - Клади, матушка, что хочешь клади. Вот барынька ягодки себе нацепила, а душу человеческую не чувствует, потому что... - Пожалуйста, не касайтесь моих ягодок! - Кормилица, не касаюсь! Я только говорю, что человека тебе не понять, хоть ты и с ягодками. Нет того, чтобы подойтить к пьяному человеку и расспросить, что, мол, ай горе или беда какая? Так ты этим так душу перевернешь, что он тебя, как матери родной, ласки твоей не забудет. - Вот и подите к нему. - И пойду. - Ай обида какая? - спросил рабочий шофера. Тот, держа одну руку в кожаной рукавице на руле, другой с досады махнул и плюнул. - Э, сволочи... - сказал он, - с самого начала ездил на хорошей машине, глядел за ней, можно сказать, как за дитем за своим. Теперь ее отобрали и дали вот этого лешего. Та была немецкая, а это шведская... - Хуже, стало быть, шведская-то? - Как же можно сравнивать?! На той, бывало, едешь и спокоен. Раз ты ее направил, она как по ниточке идет. А эта... во, во, вишь, ну... куда ее черти воротят?! У, сволочь! Действительно, машина делала такие неожиданные скачки и повороты, что пешеходы бросались от нее в стороны, как ошпаренные, а пассажиры только икали и обнимались друг с другом. - Да, ндравная, значит? Я уж вижу, что у тебя горе. Ни с того ни с сего человек не напьется. - На немецкой машине едешь, хоть тебе какая канава тут будь - ничего. А эта, трясучка окаянная, на каждой рытвине так подбрасывает, что все печенки перевертываются... Вон, канавка впереди... На немецкой ты бы ее и не заметил, а погляди, что сейчас будет... Шофер прибавил ходу, и через минуту у всех пассажиров колени и руки взлетели кверху, а шляпы и картузы наехали на глаза. - Ой, что это! - Что за безобразие! Матушки мои! - раздались крики. А старушка, обнимая всех пассажиров, каталась по всему автобусу за своим арбузом. - Видал?.. Вот на каком черте ездить заставили. - Да, это хуже нет. - Старуха, что ты тут шаришь?! -крикнул кто-то. - Крышечку, батюшка, ищу. - Какую крышечку? - От арбуза. Он у меня с вырезом... - Вот ведь чумовая какая, завезла в переулок, теперь отсюда не выберешься. А главное дело, зло берет. - Да как же, милый. Они вот не понимают. Они думают, что рабочий человек - та же машина, его куда ни посади, он все везти будет. А тут душу надо разбирать. - Станут они тебе разбирать... Ведь вот немецкая-то, она мне все равно что сестра родная была, каждый винтик в ней знал! Господи, бывало, едешь - вот что значит машина!..- бывало, едешь, руки с руля снимаешь, везет себе, матушка, прямо, как по ниточке, а эта, демон, так и гляди за ней... вишь, вишь, мудрует! Ты ее вправо гнешь, а она влево берет. Вот наказал бог! - А что, ежели на этой руки с руля снять да одноё ее пустить? - сказал рабочий.— Вот небось накуролесит-то!.. - Вот погляди, что будет? И шофер, сняв руки с руля, откинулся на спинку сиденья. Машина дрогнула, как вздрагивает буйная лошадь, почувствовав ослабевшую узду, потом подкинула всех раза два и, круто завернув направо, вынесла на площадь и понеслась сначала налево, потом направо, потом опять налево и прямо на извозчиков, стоявших на углу. Извозчики, встрепенувшись, начали нахлестывать лошадей, бросились в разные стороны с таким видом, точно на площади появился не автобус, а тигр. - Стой, стой, куда!? Держи! Что за наказание! - Сидоров, что ж она у тебя? Куда ты опять поехал? Перебьешь всех! - Видал? - сказал опять шофер. - Да, ндравная, сволочь. - Им - наказание, а мне, они думают, сладко! У, стерва поганая! Вот заехала, не повернешь тут в этой тьме кромешной... Придется кругом. - Куда поехал-то, Сидоров? - кричал кондуктор. - Сиди, молчи знай, покамест вовсе шею не сломал. - Ягодки-то у барыни теперь, поди, растерялись совсем, - заметил про себя рабочий, покачав головой. Минут через десять машина, крякнув два раза и опять надвинув на глаза пассажирам шляпы и картузы, подъехала к остановке. - Ну, милый, спасибо тебе, - сказал рабочий шоферу, - доехал и не заметил как, так поговорили славно. - Хорошая ты душа, - сказал шофер, - вот как от сердца отлегнуло, ну просто как маслом смазали. А то все только, как на собаку, кричат! Дай тебя поцелую. Спасибо! На немецкой когда ездил, ни разу вот с таким человеком не встречался. 1926