РАЗВОРОТ
“Эй, русский, будешь чай с блинами?” - неожиданно спросил
стоявший рядом со мной у стойки бара невысокий кряжистый,
уже немолодой мужик. “Буду, если пожаришь”, - ответил я,
усмехнувшись, тоже по-русски.
Потягивая пиво, мы разговорились. Мужик говорил по-английски
довольно прилично, но акцент был заметен. Звали его Марко,
по национальности он был хорват. Собственно, я видел его и
раньше за рулем самосвала в карьере, но познакомиться с ним
как-то не было случая.
- Давно в Австралии? - спросил я Марко.
- Уже, наверное, лет двадцать пять, не меньше.
- А как попал сюда?
- Как? Из Югославии сбежал. Сначала в Австрию, потом в
Германию, потом уже приехал в Австралию.
- И сразу на рудники?
- Да нет. Сначала работал на винограднике у земляков,
потом год был на войне…
- Это что, во Вьетнаме, что ли?
- Ну а где ж еще?
- Когда ж ты научился говорить по-английски?
- В армии и научился, деваться было некуда.
Тут я вспомнил, что как-то, просматривая местную газету, я
наткнулся на фотографию группы ветеранов, работающих на
окрестных рудниках, и среди них был и Марко, стоявший чуть
сбоку. Там же был еще один рабочий с нашего рудника –
высокий молчаливый механик, говоривший с заметным английским
акцентом.
Из своего детского опыта общения с отцом я знал, что о войне
лучше не расспрашивать. Видимо, Марко понял, что меня
разбирало любопытство. Он улыбнулся и сказал: “Ничего
интересного там не было. А после войны я пять лет пил, не
просыхая”. Разговор перешел на другие темы. Из неясных
намеков я понял, что Марко был сыном какого-то партийного
руководителя в Боснии, в 18 лет сбежал в Словению от
забеременевшей подруги, а оттуда уже перебрался через
австрийскую границу. В Германии он даже успел отсидеть
несколько месяцев тюрьме за угон машины.
Мы сыграли пару партий в пул, затем Марко неожиданно прочел
какое-то детское стихотворение по-русски, которое, по его
словам, когда-то учил в школе, и пошел спать. Он уже почти
закрыл за собой дверь паба, когда я услышал краем уха, как
один из парней, стоявших за столиком неподалеку, сквозь зубы
произнес: “Fucken wogs*”.
Дни шли своей чередой. Землеройщики работали по шесть недель
aeg перерыва, затем неделю отдыхали дома, поэтому мои вахты
и Марко почти всегда совпадали. Время от времени мы выпивали
с Марко по банке-другой пива и играли в пул. Иногда он вдруг
начинал расспрашивать меня о жизни в России, о том, кем были
мои родители. Он часто перебивал, перескакивал с одного на
другое. Узнав, что мой отец был офицером, сразу спросил, был
ли он на войне. “Конечно, - ответил я, - все четыре года”. –
“И мой отец воевал, был партизаном”. Я не удержался и
сказал: “А я слышал, что против немцев воевали в основном
сербы”. Было видно, как сильно он разозлился: “Против немцев
воевали в основном мы, хорваты. Сербы любят пить водку и
хвастаться, какие они храбрые. А вы, русские, их всегда
поддерживали…” – “Знаешь, - сказал я, - я до сих пор не
пойму, как можно говорить на одном языке и друг друга
ненавидеть”. – “Когда тебе вдалбливают каждый день с
детского сада, что все люди одинаковые и все равны,
начинаешь верить, что это не так. Ты вот здесь себя считаешь
равным со всеми?” – “Не то что равным, а даже лучше многих”.
– “Может, так оно и есть, но подняться выше себя они тебе
никогда не дадут, запомни”.
Иногда Марко посмеивался надо мной: “Ну что, и вы, русские,
стали разбегаться кто куда, когда двери открыли. Вон у того
толстого бульдозериста русская жена – mail order bride**.
Бывшая жена его вскрыла на полторы сотни тысяч, теперь он
опять на дом зарабатывает. Ох и мудак! Что она, шесть недель
его ждать будет? Хо-хо, братко, - похлопал меня по плечу
Марко, - небось толстый уже весь в рогах”. (Впоследствии я
узнал, что так и было, и что русская жена ушла от того парня
к кому-то другому сразу же по истечении двух лет,
необходимых для получения постоянного вида на жительство).
“Твоя-то тебя ждет”, – возразил я. – “Да мы со старухой уже
свое отгуляли”, – захохотал Марко.
На руднике появилось еще несколько югославов, оба сербы.
Один из них, Здравко, тоже, как и я, геолог, и второй,
помбур Йован, часто собирались по вечерам за столом рядом с
баром и разговаривали с Марко на своем языке. Бывало, что и
я сидел неподалеку, разговаривая с кем-нибудь. К тому
времени я уже неплохо понимал сербскохорватский, который
напоминал мне язык русских сказок. Марко расспрашивал ребят
о недавних событиях в Югославии, о том, что стало с
боснийским городком, в котором он родился и вырос. Голос его
часто дрожал. Иногда он говорил сквозь зубы: “Я знал, что
этим кончится”. Йован как-то возразил ему, но Марко резко
оборвал его: “Вы, сербы, позанимали все должности даже в
Хорватии. Ты сам в армии служил и знаешь, что все старшие
офицеры были сербы. Так еще до той войны было…”. Во время
этих разговоров я замечал, что в глазах у него часто стояли
слезы, и было видно, что ему трудно поверить в то, что его
город наполовину разрушен и сожжен.
Здравко и Йован многое повидали. Йован успел даже принять
участие в нескольких боях на родине, попал в плен и какое-то
bpel провел в лагере у боснийцев. Иногда они, в свою
очередь, пытались расспрашивать Марко о вьетнамской войне.
Возможно, потому, что Марко считал их за своих, парням
несколько раз удавалось разговорить его. Я прислушивался к
их разговорам, понимая, конечно, далеко не все и схватывая
обрывки фраз. Йован как-то спросил Марко, часто ли были бои.
“Нет, - ответил Марко, - семь-восемь раз за весь год. Нас
так учили, если примерно знаешь, откуда стреляют, огонь,
огонь, огонь, по пять шесть магазинов выпускали, потом шли
трупы считать. Больше всего боялись booby-traps***. Многих
ребят покалечило… Я уши не отрезал. Был у нас один маори -
тот резал”. На вопрос, трахал ли он вьетнамок, Марко,
смеясь, ответил утвердительно. Так же, посмеиваясь, он
рассказал, что как-то в патруле они наткнулись на выжженную
напалмом поляну, по которой было разбросано несколько
десятков трупов, причем сначала они решили, что это были
раздетые негры. Оказалось, это были обгорелые вьетнамцы.
Почему-то воспоминания об этом очень развеселили Марко, да и
Здравко с Йованом смеялись от души. Тут же Марко рассказал,
что как-то в патруле они набрели на сбитый вертолет,
который, как показалось им, был присыпан снегом. При
ближайшем рассмотрении выяснилось, что это были черви,
расплодившиеся на обгорелых обрывках тел убитых… Многим не
нравились эти беседы исключительно потому, что югославы
говорили на своем языке. На мои возражения был один ответ:
“В Австралии говорят по-английски!”
Очевидно было, что у Марко нет или почти нет приятелей среди
других контракторов-землеройщиков. Несколько раз я видел его
в баре в компании еще нескольких пожилых водителей и
механиков, но остальные явно сторонились Марко. Здравко
объяснял это тем, что то ли Марко один раз, выезжая из
карьера на рампу, выскочил на встречную полосу и едва не
столкнулся с другим самосвалом, то ли наоборот, но во всяком
случае, по словам Здравко, другой водитель, новозеландец, с
той поры невзлюбил Марко и всячески подзуживал других против
него. Через какое-то время еще один киви****, экскаваторщик,
начал донимать Марко придирками. Наблюдая за выемкой руды, я
заметил, что он всякий раз был недоволен тем, как Марко
ставил машину под погрузку, требуя, чтобы тот то выпрямил
ее, то повернул, то отъехал от забоя.
Постепенно эта неприязнь стала распространяться и на меня.
Экскаваторщик, в прежние времена довольно дружелюбный ко
мне, стал выражать недовольство тем, что я стою слишком
близко к ковшу. Водитель – недруг Марко – когда я просил
повторить тоннаж загрузки по радио (из-за шума и треска в
рации не всегда и услышишь), отвечал злобно и отрывисто.
Как-то раз мое терпение лопнуло. Я спустился в карьер к
предполагаемому началу выемки руды. Экскаваторщик, увидев
это, демонстративно переехал на большой участок пустой
породы, не обращая на меня внимания. Я осторожно подошел к
экскаватору и по рации спросил, когда он собирается
приступить к выемке руды. Дверь кабины с грохотом
распахнулась, и я увидел взбешенное желтое лицо
экскаваторщика. Глаза его выпучило так, что это напомнило
мне лица маори, отплясывающих свои воинственные танцы,
распаляя до предела свой воинственный дух. “Стой, где
стоишь! – заорал экскаваторщик, - ты все равно должен быть
здесь и ждать, понял!” К этому времени я уже, однако, освоил
местные методы утряски конфликтов. Вызвав на место
начальника смены, я дождался его и попросил экскаваторщика
опустить ковш на землю. “Пол, у тебя какие-то проблемы со
мной?” – спросил я его, когда он открыл дверь кабины. “Не
мешай мне, когда я работаю!” – прорычал он. “Прекрати орать.
Ты сейчас извинишься или у начальника участка в офисе?” –
спроси я спокойно. “Ладно, приношу свои извинения”, – после
некоторой паузы сказал Пол и закрыл дверь кабины. “Мы должны
немедленно начать выемку руды, - сказал я начальнику смены,
- а отвал оставить на ночь, как положено”. “Пол, двигайся на
рудный блок”, – приказал по радио начальник смены и уехал.
Окончился день. В столовой я подсел к Здравко и Марко.
- Ну что, поговорил с Полом? – спросил Марко.
- Поговорил.
- Я все это видел. Если опять будут проблемы, скажи мне.
- Думаю, что на этом все и закончится.
- Ну да, как же! Ты их еще плохо знаешь.
Прошло несколько месяцев. Стычек с землеройщиками у меня
больше не было. Наверное, они постепенно смирились с моим
акцентом, да, собственно говоря, и на Здравко никто из них
не обращал особого внимания. Я даже несколько раз довольно
дружелюбно поговорил с Полом о чем-то несущественном в
бытовке контракторов, куда заходил выпить кофе.
Мы часто играли в футбол на теннисном корте. Несколько раз
туда заходил и Марко. Скорости у него, конечно, не было
никакой, но мяч он держал очень умело, хорошо играл в
защите, в общем, какой хорват не умеет играть в футбол! И
все-таки многие ребята сторонились Марко. Как-то Здравко
сказал мне, что ходят слухи, что Марко много лет назад,
работая на другом руднике, в драке пырнул кого-то ножом.
Рана была не очень серьезная, пострадавший сам полез в
драку, дело замяли. В нынешние времена Марко, конечно же,
навсегда раcпрощался бы с рудниками, но в старые времена все
это сошло ему с рук. Другое дело, что разговоры о таких
происшествиях могут сопровождать человека всю жизнь…
Вскоре, однако, весь наш горный отдел проникся к Марко
большим уважением. Один из геологов, Майк, приехавший из
Англии года три назад, стал здорово закладывать. Он вообще
как-то опустился, неделями не менял одежды, что не
способствовало хорошему запаху. В течение месяца он дважды
попался на утренней антиалкогольной проверке – дыхнул сверх
нормы. Его вызвали к управляющему рудником и предупредили,
wrn следующий залет будет последним.
По времени это совпало с зарождением новой традиции, которую
мы назвали Blue Movie Nights. Где-то раз в неделю мы стали
собираться и смотреть порновидео в доме, в котором жили
(разумеется, в разных комнатах) еще два геолога, пробщик и
секретарша. Вообще-то, это было большой редкостью – обычный
жилой дом в рудничном поселке, но так уж получилось.
Удобство этого дома было в том, что в нем была большая
гостиная, где могло собраться до полутора десятков человек.
Просмотр сопровождался возлияниями, но как-то все
обходилось. Проблема возникла неожиданно – на нас
пожаловалась начальству секретарша. Вообще-то, поселить ее в
одном доме с парнями мог только полный идиот, так как
небольшие бытовые конфликты между ней и ребятами случались
постоянно. Ну, например, с утра она любила принимать душ по
полчаса, а так как все удобства были совмещены, ребятам
иногда приходилось справлять нужду прямо у крыльца
собственного дома.
Серьезных причин для жалобы, на мой взгляд, не было. Никто
не шумел, смотреть видео вместе с нами ее никто не
заставлял. Ну подумаешь, проходя через гостиную, пару раз
она увидела, что мы смотрим порно, делов-то куча. Жалоба,
однако, была подана по поводу “сексуального оскорбления”.
Парней, живущих в доме, вызвали к главному геологу и
предупредили о недопустимости происходящего. Точнее, он
сказал, что когда Джоу (секретарша) уезжает на перерыв, то
нам не возбраняется смотреть, что угодно. В противном случае
репрессии последуют незамедлительно. Геолог Лес сказал, что
для него, допустим, оскорбительно, что Джоу спит с
маркшейдером (кстати, отличным парнем) у них в доме, и что
шум и возня в комнате Джоу его раздражают. Ему ответили, что
это проиходит за закрытой дверью, а не в гостиной. “Когда
они будут трахаться в гостиной или в душе, будешь
жаловаться!” – сказал главный геолог.
Очередной порно-вечер планировался с большими
предосторожностями. Маркшейдер – бойфренд Джоу – предупредил
нас, что вечером она будет у него. Обрадованный народ
подтянулся с большим количеством выпивки, настроение у всех
было отличное, но все испортили два неприятных происшествия.
Уже под конец вечера пьяного Майка пришлось отводить под
руки в его балок. Возможно, это заметил кто-то из
начальства, или кто-то еще увидел и заложил нас. Почти
одновременно с этим в дом вернулась Джоу. Она демонстративно
несколько раз хлопнула дверьми душа и своей комнаты,
всячески давая понять, что возмущена до предела…
Утром следующего дня за завтраком было объявлено, что
предстоит антиалкогольная проверка. Майк был с такого
бодуна, что его незавидная судьба была очевидна. Машина
нашего инженера по ТБ стояла на выезде с лагерной парковки,
и проскочить мимо нее было невозможно. Майк перелез через
meb{qnjs~ проволочную ограду лагеря и, пробравшись через
кустарник, вышел к дороге, ведущей к рудничному офису. Здесь
его подхватил кто-то из ребят и, не заезжая в офис, повез
прямо в карьер. Я еще с одним пробщиком тоже поехал в
карьер. Выемка руды еще не началась, и Майк спал в кабине, в
то время как пробщик, нервно оглядываясь, ходил вокруг
машины. “Copy, Vlad!” – услышал я по радио голос инженера по
ТБ. “Прием”, – ответил я. “Ты Майка утром не видел?” –
“Нет”. – “Ну ладно, я на пути к карьеру, сейчас заеду”. Надо
было что-то делать, и тут меня осенило: на погрузку
становился самосвал Марко! Мы с пробщиком растолкали Майка,
вытащили его из машины и подвели к самосвалу. Марко спокойно
наблюдал за происходящим, и, когда мы затолкали Майка в его
кабину, он пригнул его полу. “Марко, покатай его с часок, а
потом сбрось у бытовки”, – попросил я и, соскочив с
самосвала на землю, с удовлетворением увидел, что с земли
Майка разглядеть было невозможно. Буквально через пару минут
после того, как уехал Марко, в карьер спустился инженер по
ТБ. “Ты здесь Майка не видел?” – спросил он. “Да нет”. –
“Хм, а где же он? В офисе сказали, что он уехал в карьер”. –
“Может и был здесь, а потом уехал, сам видишь, экскаватор
еще на пустой породе”. – “Ну ладно, разберемся”, – хмуро
сказал инженер и уехал.
К ланчу я приехал в столовую и увидел там Майка. Он ожил и
выглядел неплохо. Когда я подсел к нему, он тихонько сказал
мне, что Марко по запасному каналу вызвал одного из
пробщиков и пересадил Майка к нему в машину. До ланча Майк
отсиживался в заброшенном старом карьере. “Слушай, а Марко
нас не заложит?” – вдруг спросил Майк. “We, wogs, don’t rat
on our work mates*****”,– ответил я.
Чего-чего, а бояться того, что Марко заложит нас, не
следовало. Примерно за месяц до счастливого избавления Майка
от увольнения, я едва не столкнулся с его самосвалом в
карьере. Дело было так. Карьер становился все глубже и
глубже, и для выезда с рабочего уступа проложили новый
разворот, о въезде на который полагалось объявлять по радио.
Правило было разумным, так как с рампы или из днища карьера
другую машину, двигающуюся навстречу, было не разглядеть, а
места на развороте хватало только для самосвала, которому
надо было уступать дорогу. Как-то я, выезжая из днища
карьера, едва не столкнулся с Марко лоб в лоб. Затормозив, я
увидел, как он говорит что-то по радио, но мое радио
молчало. Я схватился за регулятор громкости и понял, что он
почти полностью прикручен. Выругавшись, я сдал назад и дал
Марко проехать. Вечером в лагере он подошел ко мне и
спросил, что случилось. Я объяснил. “Watch yourself******, -
сказал он, - так при мне одного маркшейдера сильно помяло”.
Был бы на месте Марко кто-то другой, скандала было бы не
избежать…
Итак, благодаря Марко, Майк был спасен от неминуемого
увольнения. Начальство, по-видимому, знало, что дело
mewhqrn, но до репрессий дело не дошло. Отыгрались на Лесе –
его вызвал управляющий и после короткой разборки объявил
последнее предупреждение: Джоу опять пожаловалась на
“сексуальное оскорбление”. Вскоре ее отселили в одельный
балок.
Спустя несколько месяцев произошло нечто экстраординарное:
один из механиков, уже уволившийся и собиравшийся уезжать из
лагеря на своей машине, утром обнаружил, что все четыре шины
его лендровера распороты и спущены. На месте происшествия он
нашел ножницы, на которых было выцарапано имя “Марко”.
Следствие, по слухам, проводилось силами рудничной
администрации. Было очевидно, что ножницами пропороть шины
было невозможно. Сам Марко не отрицал, что это были его
ножницы, но утверждал, что кто-то просто украл их у него.
Дело замяли.
Как-то разговорившись с Марко после работы, я услышал от
него, что он собирается увольняться. Даже вроде работу нашел
в городе – водить школьный автобус. “Ну хорошо, если так,
братко, - сказал я ему, - хватит уже по 12 часов в день
вкалывать”. Последнее время я редко видел Марко на работе,
так как больше смотрел за буровым станком. В тот день бурили
в днище карьера. Скважина подходила к проектной глубине, и я
заехал в карьер, чтобы закрыть ее или при необходимости
углубить на десяток-другой метров. Поговорив о том о сем с
Йованом, я посмотрел на пустой безрудный шлам и уже
собирался остановить скважину, когда нас оглушил вой сирены.
Вся техника немедленно остановила работу. Я разглядел клубы
пыли у дальней стенки карьера, там, где круто поворачивала
рампа. Прыгнув в машину, я поехал туда, где из-за насыпи был
виден зад поливальной машины, как-то странно стоявшей
поперек рампы, и белые крыши нескольких ютов*******.
Близко подъехать не удалось – кто-то уже отгородил место
аварии красными конусами…
Марко погиб мгновенно – он потерял управление поливальной
машиной и примерно на ста километрах в час врезался в стенку
карьера на крутом развороте. Уже вечером о катастрофе
сообщили в теленовостях. На другое день, предварительно
разбив лицо одному из механиков, уволился и уехал другой
вьетнамский ветеран. Рудник был закрыт на пару дней.
Приезжала полиция, было следствие, но в чем была причина
аварии, и как такой опытный водитель не сумел справиться с
управлением, никто так и не понял. Машина была разбита так
сильно, что обнаружить какую-либо неисправность не смогли…
Прошло около двух лет. Рудник давно ушел под землю. Настало
мое время уходить и перебираться на новое место. В последний
раз я выехал из портала главного туннеля и, поднимаясь вверх
по рампе к выезду из карьера, произнес по радио: “Light
vehicle up the switch back********”. У разворота, там, где
смерть нашла Марко, я притормозил и постоял пару минут, глядя
на покрытую ржавыми потеками базальтовую стену.
* - Fucken wogs – долбаные воги. Wog – аббревиатура от
western oriental gentleman. В свое время – презрительная
кличка выходцев из стран Средиземноморья в Австралии.
Позднее – общий термин для неанглоязычных иммгрантов из
Южной и Восточной Европы.
** – Mail order bride – невеста по почте – жена, найденная
через брачное агенство.
*** – Booby-trap – всевозможные смертельные ловушки в
джунглях, применяемые вьетнамскими партизанами в джунглях:
волчьи ямы, растяжки, и пр. Потери от boobie-traps у
американцев и австралийцев достигали 8-10%.
**** – Киви (kiwi) – самоназвание новозеландцев по имени
национального символа – птицы киви.
***** - We, wogs, don’t rat on our work mates – Мы, воги, не
стучим на своих товарищей.
****** - Watch yourself – Смотри за собой.
******* – Ют – ute – сокр. oт utility. Обычно так называют
маленький грузовичок размером с легковую машину, типичный
для рудников или сельской местности Австралии.
******** - Light vehicle up the switch back – Легковая
машина едет вверх через разворот. Это обязательное
радиопредупреждение при прохождении слепых углов в
горнодобывающих карьерах.